Фантастика бывает разной. За время от момента появления на свет «Властелина Колец» Толкиена и «Богов Марса» Берроуза он разросся из небольшого семечка в ветвистое и могучее дерево. Каждая ветвь — новый поджанр, каждый сучек — новая идея, каждый листик — новое произведение. Мы потерялись среди великого разнообразия и буйства сюжетов. Продираясь через лианы стандартизированных «женских фэнтезей» и «крутых мужских боевиков», мы начали забывать, что значит фантастика в ее изначальном смысле.

Хайнлайн по праву считается представителем той самой звездной плеяды фантастов-классиков, которые с большим мастерством доносят до нас этот забытый изначальный смысл.

«Дверь в лето» — странное и неоднозначное произведение. Написанное в 1956 году, оно стало плотью от плоти неспокойных пятидесятых. Ожидание развязки холодной войны, предвкушение невероятных научных открытий, надежда на исполнение всех желаний смешаны в идеальных пропорциях и влиты Хайнлайном в коктейль текста жестом талантливого бармена.

Перед читателем разворачивается два фантастических мира — мир 1970 года, переживший ядерную войну, исполненный научными достижениями и мечтами, и мир 2000 года — оправдавший эти мечты.

Хайнлайн, по природе страстный милитарист, не мог обойтись без войны, и главного героя он сотворил отставным офицером, талантливым инженером и просто очень справедливым и добрым парнем. Вы не увидите в портрете Дэна какого-то трагического конфликта, душевных метаний и мук выбора, да и сюжет не насыщен каким-либо экшеном. Воззрения Хайнлайна на будущее несколько наивны, в какой-то мере он переоценил силы и возможности своих потомков. Нами так и не были изобретены действующие криогенные камеры, мы не создали нульгравов, машин времени, да и искусственный интеллект так и остается пока что нашей мечтой. Реалистичность описаний научного прогресса тоже оставляет желать лучшего: из нескольких десятков ламп, пары ведер и молотка невозможно сделать думающего робота, но дело в том, что автором и не преследовалась такая цель.

Главного героя обманывают, отбирают его работу, уничтожают его жизнь, лишают его самого ценного, не давая возможности для возврата и отмщения. Кажется, что справедливости нет места в этом подлом мире, но цельность, умение следовать своему призванию и вера в лучшее переворачивают мир.

Именно эту мысль пытается донести до нас Хайнлайн — не стоит отчаиваться, ведь даже «если вас съели, у вас всегда есть два выхода». Впрочем, именно здесь главный герой находит свою дверь в лето, которая является новым, третьим выходом из положения.

Некоторые детали смотрятся на взгляд определенного круга читателей слишком дико и странно, например, любовь тридцатилетнего мужчины к десятилетней девочке. Но характеризуя эту книгу, как старую добрую классику, основной смысл стоит вкладывать в слово «добрая». Это действительно очень теплое произведение — без пошлостей и грубостей Роберт Хайнлайн дает добру восторжествовать. Чего только стоит потрясающий, хоть и совершенно ненужный персонаж кота Пита, который с головой выдает в авторе, суровом дядьке, заядлого любителя пушисто-хвостато-усатой братии.

Эта книга — наивная и добрая сказка о добре и зле. Дверь в лето — то, что ищет каждый человек — мы скитаемся по жизни, заглядывая во все дверные проемы в поисках покоя и тепла. Стоит, пожалуй, надеяться, что они не безнадежны, и когда-то перед нами откроется Она. Дверь в лето.

«Цветы для Элджернона» не то произведение, о котором стоит говорить многословно. Во-первых, потому что о нем сказано даже слишком много. Во-вторых, вся насыщенность романа идеями, свойственными классике литературы, сочетается с их изящной прозрачностью. Они лежат на поверхности, как лилии на водной глади, и у рецензента не поднимется рука, чтобы баламутить воду в этом зеркальном живом пруду. За пятьдесят лет существования рассказа, за сорок с лишним лет существования одноименного романа о нем уже было сказано достаточно. Две высочайшие литературные премии, по одной на каждое произведение, тысячи отзывов и рецензий, высокопарные слова о гуманизме, ставшие для книги новой, признанной всеми, аннотацией, и потоки искренних, горячих солоноватых слез, пролитые над ее страницами – вот то, что характеризует роман наилучшим образом.

И все же рецензенту есть что сказать о книге, и все его усилия будут направлены на донесение до рядового читателя остроты необходимости прочтения «Цветов для Элджернона». Книгу стоит прочитать для того, чтобы впустить в себя свет человечности. Люди, людишки, серая масса, которую так удобно считать поголовно, они несутся через жизнь, не замечая тех, кто под ногами, или в стороне. Человечность это не только желание поделиться мелочью с нищим инвалидом, не только помощь, предложенная старушке, пытающейся перейти дорогу. Человечность, гуманизм – это, в первую очередь, признание любого человека человеком, личностью, носителем целой Вселенной, заключенной в мягкую телесную оболочку. Пускай эта Вселенная будет урезана, пускай она будет проста, как замок из детских кубиков, построенный трехлетним ребенком. Но этот мир тоже нужно понять и проявить к его носителю уважение.

Когда Чарли из слабоумного превратился в понимающего и знающего, люди, которые общались с ним до его преображения, отвернулись от него. Неприятно видеть, что тот, над кем ты в тайне потешался, теперь стал умнее тебя. Но еще паршивее становится от осознания того факта, что ты позволил себе издеваться над этим человеком, беззащитным и наивным. И если раньше тебе не перед кем было отвечать за свои поступки, то теперь этот человек все знает и понимает. И единственное желание в такой ситуации – убежать восвояси.

Воистину, многие знания – многие печали. Из счастливого и доверяющего людям дурачка, Чарли превращается в гения. Куда только делись его доверчивость и доброта? Они были растоптаны воспоминаниями о собственной матери, они были уничтожены словами окружавших его людей. О, сколько разочарований ждали маленького Чярли, нашедшего себя.

Да, возможно, не стоило гневить Бога, возможно, не стоило идти против Его замысла. Но суть человеческая такова, что грех будет свершен, если есть возможность. Конечно, к дерзкому эксперименту ученых подтолкнули собственные честолюбие и гордыня. Но нельзя отрицать, что противоречие это было высказано во имя добра и стремления помочь людям так же.

Если кому-то (хотя, кажется, никто не останется в стороне) будет тяжело читать последние страницы — потерпите. Хоть конец и будет предсказуем, и надежда — последнее, что в нем можно увидеть, останутся безысходность и доброта, и что-то еще очень важное, чего нам всем не хватает. Не ум, не знание, а понимание. Не жалость, не сочувствие, а поддержка и человечность.